В истории всемирного отопления современная система теплоснабжения Москвы занимает уникальное место по размерам и надежности. Первоначально приотстав в своем развитии от западных аналогов, как и в других отраслях коммунального обслуживания, Москва за считанные десятилетия достигла недосягаемых показателей удобств потребителей, особенно без учета экономичности оказываемых услуг. Однако путь к триумфу был долгим, и еще 100 лет назад город ненамного продвинулся в технологии отопления по сравнению с индивидуальными очагами пещерных людей, как и все его европейские собратья.

Как ни странно, пионером отопительных технологий выступил Древний Рим, не особо в них нуждавшийся по причине субтропического климата и положительной среднемесячной температуры на протяжении всего года, хотя многие легенды о нем, распространяемые глянцевыми журналами, не соответствуют реальности. Действительно, гипокауст (или хюпокаустум, как его повадились называть ценители древних языков из числа журналистов) - отопительное сооружение, состоящее из внешнего очага, подпольной камеры и нескольких керамических шахт (за счет которых горячий воздух обогревал стены), является ярким проявлением римского гения, подкрепленного достаточными средствами для фантазий за счет эксплуатации покоренных территорий. Правда и то, что гипокаусты были изобретены не позднее I в. до н.э., когда их взял на заметку великий Витрувий. Однако такая практика не была характерной для массовой застройки и тем более не решала проблему отопления второго этажа, что было «весьма актуально для развитой римской архитектуры», как полагают издания, исповедующие агрессивные методы привлечения подписчиков.

Покрывается сажей

Как свидетельствуют более знающие специалисты, отопление горячим воздухом римляне устраивали в основном в банях, в отдельных комнатах своих усадеб и, во всяком случае, проводили его не выше первого этажа. Жильцы остальных этажей обогревали свои комнаты отопительными приборами, несколько напоминающими огромные самовары (в них заодно кипятилась вода), или простыми жаровнями вроде мангалов, бронзовыми или медными, часто очень красивыми, но опасными (из-за них чуть не умер от угара император Юлиан) и малоэффективными в связи с большими потерями тепла. Поэт Марциал жаловался, что в его комнате не согласится жить сам Борей (стекло стоило дорого, а слюда плохо пропускала свет, поэтому пишущий человек вынужден был предавать себя произволу стихии). Топливо в Риме стоило недешево, а бездымные дрова (акарна), которые сушили различными способами, иногда с применением оливкового масла, были доступны только состоятельному человеку.

Если не считать хитроумной технологии теплого пола, не обжигавшего ног (плиты подполья ставились на столбики, сложенные из кирпичей, промазанных глиной с волосом; их заливали раствором из песка с известью, усыпали мелким булыжником, заливали цементом и затем закрывали мраморными плитами или мозаикой), гипокауст являлся скорее прототипом высокой печки - в обоих случаях тепло отдает внешняя поверхность нагретого дымохода. Таким образом, нельзя утверждать, что позднейшая европейская цивилизация пренебрегла опытом античности - огневоздушную подпольную систему применяли на территории Волжской Булгарии, тогда как Европа до последнего времени всемерно развивала систему печного отопления, в чем особенно преуспела Русь, где единственным источником тепла, кроме Солнца, были дрова.

Обилие лесов вокруг Москвы оправдывало сравнительно легкомысленное (по сравнению с не особенно страдавшим от морозов атлантическим миром) отношение к коэффициенту использования топлива. Много веков северные районы обходились работавшей «по-черному» печью-каменкой, которая складывалась без какого-либо связывающего раствора из «диких камней» (валунов и булыжника) в одном из задних углов избы (южнее использовались полуземлянки с глинобитной печью). Обилие древесного топлива не требовало значительных усовершенствований, даже в богатых домах зимой топили курными (беструбными) печами. О том, как жилось в Москве пятьсот лет назад, свидетельствует сохранившееся письмо боярина, который извинялся, что вынужден писать кратко, так как «враждебный жизни мороз и дым омрачают разум, пальцы коченеют, глаза слезятся, чернила мерзнут, грамота покрывается сажей». Видимо, оборотная сторона такого старорусского уюта вынудила задуматься о более полезном для здоровья способе отопления,  в первую очередь на благо власть предержащих.

От черного к белому

Известно, что боярские хоромы XVI-XVII вв. уже отапливались изразцовыми печами с дымоотводящими трубами и что верхние покои этих хором имели весьма оригинальное воздушное отопление, обслуживаемое от печей первого этажа. Грановитая палата Московского кремля, построенная в конце XV в., была оборудована подпольно-воздушной системой отопления, просуществовавшей свыше столетия. Такую же систему отопления имели, по-видимому, и другие царские палаты. Печи имели топливник с глухим подом, высоко (до 1 м) приподнятым над уровнем пола, и снабжались «душниками» для нагревания комнатного (а возможно, и забираемого снаружи) воздуха. Иностранному гостю польского происхождения в 1611 г. запомнилось, что в каменном дворце Московского кремля печи устроены под землей с душниками для нагревания комнат. Насадные («проводные») трубы в верхних этажах обычно покрывались снаружи причудливыми изразцами. В некоторых случаях, когда для отопления помещения верхнего этажа «проводной» трубы с «душником» было недостаточно, около трубы ставился дополнительно «комен» (камин) «за крышкой железной». Подробные описания конструкции изразцовых печей XV-ХVII вв. не сохранились. Даже в Дворцовых записках строительного дела мы находим лишь лаконичные указания в стиле современных блоггеров: «а у печей тех нутры сделать, как ведетца в государевых хоромах», «и все то дело сделать, как ведетца порядком».

Естественно, налогоплательщики из числа простого люда продолжали пользоваться «курной» печью. Во время топки печи дым заполнял помещение и выходил затем наружу через верхнюю часть приоткрытых дверей, а через нижнюю часть этих дверей в помещение поступал холодный воздух. Затем для этой цели стали устраивать отверстие в стене или «верхник», т.е. четырехугольное отверстие в потолке избы. После окончания топки отверстие для отвода дыма закрывалось деревянной втулкой или мешком, набитым тряпками. В конце XV в. над крышами некоторых изб уже появились деревянные трубы «дымницы». Позднее «верхник» стал размещаться непосредственно над устьем печи с устройством над устьем примитивного колпака, который соединялся с отверстием в потолке только на время топки печи. Так появилась печь «полубелок», упоминаемая в некоторых документах XVI в. «Белая» печь отличается от «полубелка» лишь тем, что имеет сквозную трубу для отвода дыма непосредственно наружу из-под колпака над устьем печи (появилась не позднее середины ХVII в.).

Вплоть до второй половины XVII в. отопительные изразцовые печи были предметом роскоши и украшения богато отделанных, преимущественно дворцовых помещений. Даже у зажиточных горожан их можно было встретить сравнительно редко.

Все как у них

С XVII в. начинает проявляться характерное для России низкопоклонство перед Западом - в числе крупных мастеров Московской гончарной слободы встречается имя иноземца Евермера Орнольда (1631 г.). Тогда же появился иностранный термин «кафель» (изразец). В последующие десятилетия европейский опыт широко внедрялся на просторах нашей родины – как известно, Петр сочетал с гениальностью своей противоречивой натуры чрезвычайную падкость ко всему иностранному, к необходимому и всему прочему.

По указу неутомимого царя в 1709 г. в России появились первые десять изразцовых так называемых «шведских» печей. Существовавшее ранее кустарное производство всех основных материалов и изделий для печного отопления уступило место производству фабрично-заводскому. Вдохновившись передовым опытом, а возможно, также учитывая высокую пожароопасность, в 1718 г. Петр начинает решительную борьбу против постройки в Петербурге черных изб и курных печей или печей с деревянными трубами. В этом указе предлагается «такие печи и черные избы... ломать, и черных бы изб на дворах отнюдь не было». Через четыре года аналогичный указ издается Петром I и по Москве.

С 1721 г. в Петербурге вводится обязательная ежемесячная чистка всех дымовых труб с созданием специального штата из 30 трубочистов и одного мастера с подмастерьем. В июле 1722 г. та же участь постигла Москву (4 раза в год) под руководством присланных сюда из Петербурга двух печных подмастерьев. За невыполнение правил по чистке труб и нарушение других противопожарных мероприятий с обывателей взимался штраф. «Дабы люди могли знать, каким образом потолки с глиною и печи делать», Петр I, не ограничившись публикацией подробных разъяснений, распорядился в 1722 г. выстроить в Москве «в пристойном месте образцовую избу и того смотреть, дабы делали по тому образцу». В XVIII в. русская отопительная техника далеко продвинулась вперед и создала свои оригинальные конструкции комнатных отопительных «дрова сберегающих» печей, однако специалисты продолжали их неустанно совершенствовать.

Для вреда и убытка хитро придуманы

В 1795 г. появилась первая оригинальная русская работа по отопительно-вентиляционной технике Н.А.Львова — «Русская пиростатика». Автор не без оснований указывал: «Иноземные пустых затей профессоры научили нас делать вместо печей в комнатах холодные пирамиды, срезанные колонны, печи гробами, урнами, пушками, вазами»; «печи вазами столь же безобразны, как и вазы печами».. . «так же мало украшают комнату, как и нагревают оную»; «большая часть наших печей… для вреда и убытка хитро придуманы…». Он обратил внимание русских техников на преимущества устройства комнатных отопительных печей с поддувалом и колосниковой решеткой и предложил реформу камина для увеличения КПД.

Действительно, голландские печи были непригодны для русских климатических условий. Попытки увеличить их теплоемкость за счет утолщения стенок чрезвычайно удлиняли время, необходимое для прогрева массива печи (до 36-40 часов). Ввезенные Петром голландки являлись зачастую лишь предметами внутренней отделки дворцовых помещений, а не отопительными приборами. Так, например, исключительно для украшения помещений они были поставлены во дворце Летнего сада; печи эти снабжены бутафорскими, из дубовых досок, дымовыми трубами, а для отопления там служили камины, очаг и русская печь с насадными кирпичными трубами. Те печи, которые использовались для отопления помещений (например, в Каменном дворце Меньшикова), представляли собой неудачную попытку увеличить применительно к нашему климату теплоемкость этих печей путем утолщения наружных стенок за счет уменьшения размеров и числа дымооборотов печи. В результате такой «модернизации» получились печи, у которых наружные теплоотдающие поверхности прогревались до высшей температуры (около 85°С) лишь через 35-40 часов после топки. Эффективность теплоотдачи печи несколько повышалась лишь благодаря наличию дополнительных внутренних воздушных каналов, сообщающихся внизу с наружным (или комнатным) воздухом, а вверху (через специальные душники) - с отапливаемым помещением.

В 20-х годах XIX в. появилась огневоздушная печь Уттермарка, которая быстро завоевала всеобщее признание. Давая круглую форму своей печи, Уттермарк заказывал такие кирпичи по лекалам, которые укладывались плотно один к другому. В его конструкции употреблялись медные трубы с коленами, сквозь которые комнатный воздух входил в нагревательную камеру, «одним словом, придуман был такой набор материалов, который не везде можно найти». Впоследствии уттермарковскими называли обыкновенные голландки в круглом железном футляре и с более тонкими стенками.

Почти поголовным невежеством наших печников

На основе опытов Львова Н. Аммосов в 1835 г. разработал «пневматические» печи своей конструкции. Быстрому распространению печей, вероятно, способствовала их установка в царских помещениях, где они стали причиной порчи художественной росписи стен (стальные трубы слишком сильно нагревались). Однако за сравнительно короткое время Аммосов оборудовал своей системой отопления свыше 100 крупных зданий в Петербурге, Москве и других городах России, установив в общей сложности свыше 420 «больших и малых пневматических печей». Сам он считал предрассудком вред металлических печей для здоровья и приписывал их недостатки «лени и неряшеству истопников».

Другие специалисты объясняли недостатки печного отопления «почти поголовным невежеством наших печников», не понимающих, что имеют дело «со стихиями». Такие авторы простодушно признавали, что «бывают случаи, что печи, построенные и заурядными печниками, греют образцово. Чаще всего это происходит от стечения благоприятных обстоятельств, не зависящих от доброй воли печника», который «обыкновенно и сам не знает, какая она выйдет из его рук, хорошая или дурная». Что стало первопричиной стремления к новым источникам обогрева – острая нехватка профессоров печного дела или угрожающие масштабы истребления лесов, сказать трудно. Стоит отметить, что еще в 1871 г. газеты с ужасом подсчитывали, что в год на отопление Москвы требуется 1 069 600 сажен дров (за 20 лет до этого примерно половина этого объема), «но леса истребляются не только для одной Москвы, фабрично-заводская губерния тоже требует жертв». Если в 1781 г. лесистость Московской области составляла 46%, то в 80-е годы XIX в. уже 39% (сейчас около 40%).

Нельзя сказать, что власти были глухи к истреблению природных богатств. Еще в 1851 г. «Московские ведомости» обращали внимание на то, что сажень однополенных березовых дров (т.е. поленница, длина и ширина которой равнялась 1 сажени, или около 2 м) стоит в Москве 6 руб., тогда как количество антрацита, заменяющее сажень дров, обходится в 2 руб., а при доставке угля по железной дороге - всего в 70 коп. По каким-то причинам москвичи затруднялись возиться с углем – почти 100 лет спустя власти продолжали убеждать в его высоких потребительских свойствах, неся в массы нехитрые приемы его розжига. Тем не менее, дрова оставались основным видом топлива, несмотря на их дороговизну и недостаточную теплотворную способность, не говоря уже об экологических соображениях.

Дрова для столицы обычно заготавливались в верховьях Москвы и по ее притокам, а затем сплавлялись весной по реке в виде бревен, которые распиливались и раскалывались непосредственно уже в самом городе. Стандартной считалась длина в «три четверти» (54 см). В зависимости от пород дерева дрова разделялись на добротные – березовые и ольховые, средние – сосновые и еловые - и худые – осиновые (впрочем, последние как дающие много пламени особенно ценились пекарями). Цена на дрова зависела не только от породы, но и от длины и ширины; так, если в 1864 г. сажень трехчетвертовых швырковых (т.е. уложенных в поленницу в один ряд) обходилась от 10 руб. для березовых до 4 руб. для еловых, то пятичетвертовых еловых нельзя было сыскать дешевле 9,5 руб. Особенно ценились в XVIII-XIX вв. крупные дрова, именовавшиеся «трактирными», поскольку прогорали медленнее и давали сильный жар. При таких вкусах и пристрастиях энергетическое хозяйство Москвы стало втягиваться в капитализм.

Н. Голиков

(Продолжение следует)